Из всех периодов советской истории наибольшей лакировки и приукрашиванию в традиционной советской историографии были подвергнуты годы, начавшиеся с "великого перелома" 1929г. и продолжавшиеся до конца 30-х гг. В концепции советской истории, впервые сформированной в "Кратком курсе истории ВКП(б)", эти годы характеризовались как эпоха фундаментальных преобразований в экономике, коренных сдвигов в социальной сфере, политической и духовной надстройке, свидетельствующих о построении в СССР основ социалистического общества. "Великий перелом", отделяющий 20-е гг. от 30-х гг., в этом "труде" подавался как принципиальный выбор между "предательским" курсом на реставрацию капитализма и единственно возможным вариантом социалистического строительства.

До XX съезда КПСС проблема сталинизма могла ставиться в литературе лишь в ограниченном объеме и эпизодически. Тогда казалось, что режим - производное реалий, созданных революцией 1917 года. В целом ни советские ученые, ни западные не видели в этом развитии сколь-нибудь существенных нарушений общего направления большевистской политики. Советская литература вплоть до XX съезда создавалась на апологии Сталина, его политики и режима. Вполне естественно, что авторы не делали различий (да в условиях цензуры и репрессий и не могли их делать) между ленинским и сталинским периодами в истории СССР. Отрицательные черты советского строя оставались как бы вне поля их зрения. Идейно-политическое содержание сталинизма раскрывалось советскими авторами посредством таких понятий как "ленинизм" или "марксизм-ленинизм", которым однозначно придавалось положительное значение. Западные авторы (за исключением И. Дейчера) не видели в сталинизме какого-то принципиально особого содержания; он был лишь развитием тенденций, заложенных в большевизме. Подобное понимание сути вопроса в первой половине 50-х гг. подкреплялось еще и тем, что к исследованию советской системы были применены теория и методология анализа тоталитарных режимов, разработанные главным образом на основе изучения систем фашистского типа.

Попытку систематизировать черты тоталитаризмав научном плане предприняли К. Фридрих и З. Бжезинский в работе "Тоталитарная диктатура и автократия" (1956 г.). Ими были выделены шесть признаков, присутствие которых, с их точки зрения, позволяло определять режим как тоталитарный. К числу этих признаков были отнесены следующие: 1) политическая система опирается на тщательно разработанную идеологию, которой пронизаны все сферы жизни общества; 2) существует единственная массовая партия, членство в которой открыто лишь для небольшой части населения. Партия обладает олигархической структурой и либо переплетается с государственной бюрократией, либо контролирует ее; 3) управление осуществляется посредством системы террора, направляемой партией и тайной полицией; 4) средства массовой информации находятся под жестким контролем властей; 5) средства вооруженной борьбы монополизированы партией и правительством; 6) последние контролируют также экономическую жизнь.

Формальные признаки тоталитарного режима, предложенные Бжезинским и Фридрихом, исходно не были безупречными. Акцентируя внимание на том, что такой режим представляет собой власть достаточно узкой прослойки элиты, удерживающей её благодаря террору, они игнорировали наличие массовой поддержки тоталитаризма. И в Германии, и в Италии установлению тоталитарных режимов предшествовало возникновение массовых движений, участники которых вполне добровольно поддерживали и разделяли фашистскую идеологию. " Большой террор" сталинского режима, по свидетельству многих очевидцев, воспринимался как оправданный значительной частью населения (См.: Два взгляда из-за рубежа: Жид А. Возвращения из СССР. Фейхтвангер Л. Москва.1937. М., 1990). Это обстоятельство недооценивалось политической наукой Запада.

Все эти слабости дали о себе знать на фоне существенных перемен в странах, которые рассматривались как тоталитарные. Так, в СССР после смерти И.В.Сталина волны массовых репрессий пошли на спад. Разоблачение сталинизма на XX съезде КПСС, хрущевская "оттепель", когда начали развиваться зачатки идейного плюрализма, борьба за власть и конфликты в среде правящей элиты, которым не мешала единая идеология, затем развитие диссидентского плюрализма, - всё это не укладывалось в рамки концепции тоталитарности советского общества. Оказалось опровергнутым и представление, что тоталитаризм подразумевает обязательное наличие харизматического лидера; несмотря на ускоренные попытки возвеличения Л.И. Брежнева, едва ли его можно было отнести к этой категории. Как писал С. Коэн, уже в 60-е, а особенно в 70-е гг., одни советологи сконцентрировали своё внимание на изучении отдельных, частных сторон жизни советского общества, что не требовало какой-либо целостной оценки его политической системы. Другие же, принадлежавшие к так называемой школе "ревизионистов", подвергли пересмотру воззрения времен холодной войны и отбросили саму "тоталитарную" концепцию, как не дающую адекватных ориентиров для понимания сути процессов, происходивших в СССР.

Однако "тоталитарная" школа существует и поныне, обретая новое дыхание в борьбе со своими оппонентами. Так, в конце 80-х - начале 90-х гг. выходят в свет работы представителей данного направления (Р. Пайпса, З. Бжезинского, М. Малия), в которых характеристика сталинского режима несёт в себе всё ту же одномерность.

В 70-е гг. "тоталитаристам" был сделан вызов в лице нового поколения исследователей, получившего названия "ревизионизм".

В противовес "тоталитарной" школе, ревизионисты занялись в основном изучением социальных аспектов советской истории. Они начали разрабатывать такие проблемы как социальная структура и социальная мобильность советского общества, протест "снизу" против Советской власти, история советской культуры и др.

Вплоть до середины 1980-х годов западные исследователи имели весьма ограниченный доступ к архивным материалам и даже ко многим опубликованным источникам. Первые годы перестройки мало что изменили в этом плане; по-прежнему западных историков ограничивали в получении информации, не позволяя им знакомиться с описью архивных документов. Поездки в регионы были крайне затруднены, значительная часть документов была для них недоступна. Контакты между западными и советскими историками не поощрялись; вплоть до конца 1980-х гг. иностранные исследователи работали в специальных залах архивохранилищ. Западные ученые не воспринимали советскую историческую школу из-за пристрастий советских историков к марксистско-ленинской терминологии; в то же время их советские оппоненты называли западных "коллег" "буржуазными фальсификаторами".

Но шло время, открывались всё новые подробности сталинских преступлений, были пересмотрены цифры жертв режима, складывалась картина страшного геноцида русского и других народов СССР. Полученные в архивах данные явно противоречили ревизионистской концепции. Всё это способствовало возрождению тоталитарной модели, а распад СССР как будто подтверждал один из основных тезисов тоталитаристов о том, что советская система нереформируема в принципе, - она может быть только разрушена. Появляются новые советологические исследования, написанные в традиционном духе. Очередной труд Р.Пайпса (Pipes R. The Russian Revolution. N.Y., 1990. О русском перевороте: Русская революция. В 2-х тт. М., 1994.) был выдержан в том же стиле, что и прежние его работы. Отмечая, что в широком смысле слова русская революция длилась целое столетие, автор основное внимание уделяет её кульминационному этапу - с 1899 года до начала 1920-х годов. Иронизируя над ревизионистами с их архивным "фетишизмом", Пайпс считает основной сложностью научного исследования русской революции не нехватку источников, а необъективность исследователей и довлеющие над ними идеологические установки. Обращаясь к истокам коммунизма и коммунистической партии в России, Пайпс пишет: "Политическая система, родившаяся в октябре 1917 года, стала как бы воплощением его (Ленина) личности. Партия большевиков была ленинским детищем; как ее творец, он создавал её по своему образцу и подобию и, подавляя всякое сопротивление извне и изнутри, вёл по пути, который определил сам..... Коммунистическая Россия с момента своего появления была диковинным отображением сознания и воли одного человека: его биография и история слились и растворились, друг в друге". (Пайпс Р. Русская революция. Т.1. с. 7-8).

Практически ничем от трактовки революции Пайпсом не отличается и версия Бжезинского: "В сущности своей это была доктрина, разработанная в читальном зале Британского музея одним интеллектуалом, немецким евреем. Затем это чужеземное растение было пересажено в далекую евразийскую империю с традициями полувосточного деспотизма, - пересажено одним автором брошюрок, русским революционером, выступившим в роли хирурга истории... Это Ленин создал систему, которая создала Сталина, и это Сталин потом создал систему, сделавшую возможным сталинские преступления. Но Ленин не только обеспечил возможность формирования сталинизма, он сделал большее - ленинский идеологический догматизм и политическая нетерпимость в значительной степени исключили возможность появления любых других альтернатив. В сущности, непреходящим наследием ленинизма является сталинизм" (Brzezinski Z. The Zrand Failure: the Birth and Death of Communism in the Twentieth Century. N.Y., 1989. P 21).

Если сравнивать постсоветский период с предыдущими десятилетиями, то можно сказать, что 90-е годы - это рай для исследователей, несмотря на финансовый и правительственный хаос, бюрократические проволочки, рушившиеся стены и потолки архивохранилищ, невыплаты зарплат архивным работникам. Огромный массив документов из партийных, государственных, военных архивов был рассекречен; КПСС потеряла контроль над архивными документами, открыв их для исследователей (следует оговориться, что секретные политические документы - собственность КГБ, а затем ФСБ, оставались закрытыми для ученых).

Другой важной чертой второй половины 90-х годов является активное сотрудничество западных и российских коллег. Этот процесс диалога был особенно трудным и болезненным для старшего поколения советских историков, чей профессионализм основывался на марксистско - ленинской идеологии, ныне признанной не только ошибочной, но и утопичной. Значительно легче адаптировались к новой среде молодые российские гуманитарии, над которыми не довлел груз старой идеологии. Именно им, главным образом, оказывают помощь различные международные организации в реализации научных проектов.

Целью данного практикума является ознакомление студентов с новыми источниками по проблемам сталинизма. Ввиду появления в последние годы большого количества документальных материалов по данной теме автор пособия поставил перед собой задачу подобрать такие источники, которые отражали бы всю совокупность политических, экономических и социальных отношений советского общества в период сталинизма. При этом автор учитывал, что наряду с архивными документами, введенными в научный оборот российскими и зарубежными исследователями и опубликованными в монографиях, журнальных статьях, существует огромный масси в воспоминаний - очевидцев того драматического времени в истории советского государства. Безусловно, что при подборе источников автор стремился "включить" в работу разные виды источников. После каждого текста источников следует перечень вопросов, который помогает студентам дать квалифицированный анализ и аргументированную оценку данному документу.

Поскольку в современной исторической науке продолжается спор сторонников и противников "тоталитарной" школы, возросшее влияние их оппонентов в лице "ревизионистов", целесообразно познакомить студентов с новой историографической ситуацией, возникшей в последние годы по проблемам сталинизма.

ЯГПУ, Отдел образовательных информационных технологий
2015-04-26